- Дай-ка сюда, - Хаккинен снял с Яри гитару и надел на себя. Зал зашёлся истерикой: грядёт гитарная дуэль.
Принц Ойген принял вызов, встав рядом с гитарой наперевес. Свою белую Стрелу, доставшуюся "по наследству" от предшественника, он подремонтировал, заменил обломок рычага на нормальный колок, поставил новую тремоло-машинку, разметил лады камуфляжными полосами - такими же, какие были на нём самом во дни атлантических походов с Бисмарком. Следы зубов на корпусе решил оставить для устрашения выхухолей и прочего нечестивого племени.
"Ну что, Евгений, посмотрим, какой из тебя Алекси Лайхо", - подумал Зиновий Аронович и первым снял один из бодомских соляков - из тех, что даже сам Лайхо на трезвую голову не повторит. Ойген не смотрел в его сторону, разглядывая что-то на потолке - возможно, какого-нибудь паучка. Очки он снял и положил в жёсткий футляр на поясе, ибо предстоял жестокий хэдбенгинг, да и нах они не были ему нужны с его-то рентгеновским зрением Высшего.
"Надо что-нибудь повеселее", - Хаккинену вспомнился какой-то из наиболее забористых соляков Керри Кинга, и финн его воспроизвёл. Он заметил, как Ойген поднял бровь, не переставая смотреть на потолок.
"Ох, Евгений, так ты у нас не слышал классики ТрэшЪа?"
Следующие десять минут Гэри Холт, Алекс Скольник, Скотт Ян и Зифрингер нервно икали. Но всему приходит конец, пришёл он и терпению Ойгена. Тонкие пальцы коснулись струн.
...Было очень трудно понять, где ты находишься. Только что стоял под осенним дождём на платформе - и вот уже мчишься через Космос, через Вселенную, на поезде, с которого не спрыгнуть. Этот поезд идёт прямиком в Ад, но чем дальше летишь, тем меньше похоже на Ад. Не потому ли, что Ад стал частью тебя?
...Ты - один из трёх Арадо, взмывший над морем благодаря катапульте. Часть неба, часть моря. Корабль-матка отпустил тебя на волю, но ты обязан вернуться.
...Гитара плачет. Сперва тихо и нежно, потом начищенный ботинок легонько опускается на примочку, и гитара совсем по-шульдинеровски вскрикивает, тянет, рыдает, заводит печальную песнь - едва ли не погребальный плач. Он нарастает, звучит всё громче и надрывней, сохраняя мелодичность, не скатываясь в хаос, и - оканчивается залпом корабельных пушек.
...Крик чайки над волнами. Одинокий, возвещающий беду.
- Где ты такому научился, Ойген? - спрашивает Мика после концерта. - Я, конечно, представляю, кто ты, но чтобы так играть, впервые взяв в руки гитару неделю назад...
Крейсер улыбается.
- Я говорил с людьми на универсальном языке. Здорово, что его всё-таки изобрели.